Рука и сердце [сборник litres] - Элизабет Гаскелл

ничего удивительного, когда этих великолепных коней провели по городу, укутанных попонами, выгибающих грациозные гибкие шеи и выступающих мелкими шажками, высоко поднимая стройные ноги, словно с трудом сдерживали нетерпение и норовили броситься вскачь. С ними прибыл всего один конюх, хотя для ухода за ними потребны были трое. Однако мистер Хиггинс предпочел нанять остальных в Барфорде, и горожане всячески одобряли его решение. Барфордцы полагали, что дать работу праздношатающимся юнцам – деяние доброе и благочестивое и, более того, навыки, приобретенные ими в конюшнях мистера Хиггинса, возможно, помогут им впоследствии найти место не где-нибудь, а в самом Донкастере или Ньюмаркете. Округ графства Дербишир, в котором находился Барфорд, граничил с графством Лестершир, и потому было бы странно, если бы там не водилось псовой охоты. Должность почетного обер-егермейстера занимал некий сэр Гарри Мэнли, «aut охотник aut nullus»[7]. Он оценивал всякого «по высоте в холке», при этом форма головы или выражение лица значения не имели. Однако, как сэр Гарри имел обыкновение замечать, «холка» может быть и слишком высокой, и потому он не выражал своего одобрения до тех пор, пока не увидит охотника верхом: если тот держался в седле уверенно и непринужденно, не слишком натягивал поводья и обнаруживал известную отвагу, то сэр Гарри готов был провозгласить его братом.

Мистер Хиггинс принял участие в первой охоте сезона, но не стал вступать в клуб. Барфордские охотники гордились своей удалой ездой, а местность знали как свои пять пальцев; и вот этот чужак умудрился нисколько не запыхаться к концу охоты, как и его лошадь, словно ей не пришлось одолеть изрядное расстояние, и обратился весьма надменно к старому охотнику, в тот момент отрубавшему лисий хвост[8]. А этот старый охотник, который готов был вспылить, заслышав малейшее замечание сэра Гарри, и набрасывался с бранью на любого, кто осмелится подвергнуть хотя бы тени сомнения его шестидесятилетний опыт младшего конюха, старшего конюха и так далее, – он, старый Исаак Вормли, смиренно внимал высокомерным речам этого незнакомца, лишь время от времени бросая на него снизу вверх быстрый, проницательный взгляд, в чем-то схожий с хитрым, сметливым взором покойного Ренара; между тем вокруг Вормли завывали гончие, забыв о коротком хлысте в кармане его поношенного сюртука. Когда в рощицу, заполоненную мокрым валежником и спутанной травой, явился сэр Гарри, а за ним и остальные участники охоты и неспешным галопом по очереди проскакали мимо, мистер Хиггинс снял головной убор и отвесил поклон, одновременно почтительный и дерзкий, насмешливо косясь на удрученные мины нескольких запоздавших.

– Отменная скачка, – похвалил сэр Гарри. – Вы впервые у нас охотитесь, но, надеюсь, мы будем видеться часто.

– Полагаю, я смогу стать постоянным участником ваших охот, сэр, – заметил мистер Хиггинс.

– Буду рад и, более того, горд принять в наш тесный круг такого смелого наездника. Лихо вы перемахнули через ворота, а вот некоторые наши друзья… – И вместо того чтобы завершить свою мысль, он хмуро воззрился на тех, кто выказал робость. – Позвольте представиться: обер-егермейстер. – Он поискал в жилетном кармане визитную карточку, где его имя значилось со всеми титулами, званиями и регалиями. – Некоторые из наших друзей любезно согласились сегодня со мной отобедать. Вы не окажете мне честь?

– Мое имя Хиггинс, – сказал незнакомец, низко поклонившись. – Я только недавно поселился в Белом доме в Барфорде и пока еще не разослал визитных карточек.

– К дьяволу визитные карточки! – воскликнул сэр Гарри. – Человек с такой посадкой и такой ловкостью будет желанным гостем в любом доме нашего графства (я лестерширец!). Мистер Хиггинс, буду рад поближе познакомиться с вами за обеденным столом!

Мистер Хиггинс прекрасно отдавал себе отчет в том, как важно закрепить первое благоприятное впечатление. Он пел куплеты, рассказывал занимательные истории и не чуждался веселых розыгрышей, а его почти инстинктивная проницательность и умение разбираться в людях безошибочно подсказывали ему, кого выбрать объектом своих шуток, не ожидая взрыва негодования и обеспечив себе одобрение более шумных, буйных и преуспевающих джентльменов. Не прошло и года, как мистер Хиггинс сделался самым популярным членом барфордского охотничьего клуба, или «обошел всех на пару корпусов», как выразился его первый покровитель сэр Гарри однажды вечером у заядлого старого охотника, сквайра, жившего по соседству, с которым они только что отобедали.

– Знаете ли, – сказал сквайр Хёрн, поймав сэра Гарри за пуговицу, – знаете ли, этот молодой повеса недвусмысленно посматривает на Кэтрин; она хорошая девочка, и ей по завещанию покойной матери достанется десять тысяч фунтов в тот день, когда она выйдет замуж. Простите меня, сэр Гарри, но я не хочу, чтобы моя дочь вышла за первого встречного проходимца.

Хотя сэру Гарри предстоял долгий путь домой, верхом, при недолгом и слабом свете месяца, в душе он был так тронут тревогой трепещущего, взволнованного сквайра Хёрна, что остановился, вернулся в столовую и со множеством торжественных клятв, которые мне не хотелось бы здесь приводить, заявил:

– Мой добрый сквайр, полагаю, я теперь уже неплохо знаю этого молодого человека и могу сказать, что лучше его вам не найти. Да будь у меня самого хоть двадцать дочерей, пусть бы выбирал любую!

Сквайр Хёрн не осмелился спросить, на чем зиждется столь высокое мнение его старого друга о мистере Хиггинсе; тот высказал его с такой серьезностью, что у старика не возникло никаких сомнений в том, что оно вполне обоснованно. Мистер Хёрн не был склонен ни к скептицизму, ни к размышлениям, да и подозрительность была не в его натуре; только любовь к Кэтрин, единственной дочери, на сей раз заставила его встревожиться, и, выслушав уверения сэра Гарри, старик, совершенно успокоившись, хотя и нетвердо держась на ногах, проковылял в гостиную, где его пригожая зардевшаяся дочь и мистер Хиггинс стояли на ковре у камина, едва ли не соприкасаясь щеками; он что-то нашептывал ей, а она внимала, потупившись. Она казалась такой счастливой и так походила на свою покойную мать, какой та была в дни юности сквайра, что тот невольно умилился и решил ни в чем ей не отказывать. Его сын и наследник как раз собирался вступить в брак и привести молодую супругу под отцовский кров; Барфорд и Белый дом находились всего-то в каком-нибудь часе езды друг от друга, и, припомнив все это, сквайр пригласил мистера Хиггинса переночевать у него, ведь месяц только зашел, на дороге темным-темно, и Кэтрин подняла на него глаза, в которых читалась забота, но ни капли сомнений в том, какой ответ получит ее отец.

Поскольку старый сквайр всячески поощрял это ухаживание, все